Быть экологом в России

Каково это – быть экологом в России? Попробуем найти ответ на этот вопрос с помощью нашего сегодняшнего собеседника – настоящего Дон Кихота от экологии. Долгое время работавший доцентом кафедры мировой литературы филфака Красноярского педагогического университета Александр Анатольевич Колотов в свободное от работы время занимается активной общественной деятельностью – сражается с корпорациями и добивается отмены строительства экологически-опасных гидроэнергетических объектов. Колотов сегодня – пожалуй, самый известный в Красноярском крае эколог. Он – исполнительный директор красноярской региональной общественной экологической организации «Плотина», председатель Общественной экологической палаты Гражданской ассамблеи Красноярского края. Ну, а для всех нарушителей экологического законодательства он – источник проблем. Потому что если бы не было таких, как Александр Колотов, можно было бы спокойно и безнаказанно губить природу, нарушать законы и обманывать людей.

Но есть Колотов. И это многое меняет.

–Трудно ли быть экологом в России?

– Конечно. И, прежде всего, именно экологом-общественником. Может быть, легко и почетно быть инженером-экологом, который работает на крупном предприятии, но вот экологи из общественных организаций, они первыми попадают под, можно сказать, удар крупных промышленных компаний. Потому что у нас часто различные интересы и цели.

Дело в том, что, к сожалению, в нашей стране пренебрежительное отношение к экологическим услугам – ведь их нельзя посчитать точно, они не имеют денежного выражения, значит, ими можно пренебречь. Еще весной президент сказал, что политическая и экологическая деятельность – это две разные вещи, тем не менее, последнее время к экологическим организациям все чаще применяется закон об иностранных агентах. Уже практически каждую неделю приходят сообщения, что та или иная экологическая организация попала под этот закон. Самый яркий последний пример, когда наши коллеги из Экологической Вахты по Сахалину были вынуждены отдать все гранты, в том числе, фонду Леонардо Ди Каприо, который до этого выделил им средства на сохранение диких лососевых рек. А ведь он выделяет их всего лишь нескольким организациям по всему миру.

– Вернули деньги Ди Каприо?

– Да, и я считаю, что они поступили правильно. Зачем брать на себя клеймо иностранного агента? Ведь это определение даже звучит негативно! Вроде бы ты шпион и действуешь в интересах какого-то зарубежного государства. Зачем подписываться под тем, чем ты не являешься? Здесь, конечно, лучший выход – и многие это делают – просто распустить организацию. Ну, а дальше можно либо продолжать деятельность, не имея юридического лица, либо, действительно, махнуть на все рукой и уйти.

– Вы бываете на международных мероприятиях. Есть ли понимание между российскими и зарубежными экологами?

– Взаимопонимание, конечно, есть. Другое дело, что зарубежные доноры, грантодатели, они уже лет как 10-15 уходят из России. Практически ушли. И если в начале, где-нибудь в 2000 году, было примерно 200 иностранных международных фондов, которые выдавали какие-то гранты, то сейчас, по самым оптимистичным прогнозам, количество их не превышает 20-и. Международным организациям Россия неинтересна. Гораздо интереснее Африка и Латинская Америка. Там они, условно говоря, дают миллион долларов, и получают ощутимый природосберегающий результат, который можно увидеть. А у нас, в России, этого очень сложно добиться…

– Как вы, филолог, пришли к экологической деятельности?

– Получается, случайно. Мой друг из Мотыгинского района, с которым мы вместе учились и работали, сказал мне, что у них в Мотыгине будут строить ГЭС, и уже подтянули деньги какого-то австрийского концерна. Жителям объявили, что все уже схвачено и решено. Это был самый конец 2006-го года, а в начале 2007-го я сказал другу, что, конечно, голыми руками против танка не попрешь, но, давай, что-нибудь сделаем. И мы создали сайт plotina.net

– То есть, вы изначально были уверены, что эта деятельность по строительству ГЭС не нужна и вредна?

– Мы были уверены, что плотина принесет просто огромнейший вред району, поскольку там вместо реки появится водохранилище, а люди в районе – они ведь просто живут «с реки», корсмятся тем, что река приносит. А выгодополучателем от этой плотины станет австрийский концерн и прочие люди, которые сидят в Москве и ни разу в Мотыгино не были и не будут.

– А что они ставили себе целью, внедряясь в Мотыгинский район?

– Цель – выработка электроэнергии и последующая ее продажа. А мы понимали, какой ценой это будет достигнуто. Вот посмотрите на Богучанскую ГЭС – там поначалу давали такие обещания, такие золотые горы сулили, а в итоге на качественно иной уровень жизни Нижнее Приангарье так и не вышло. Зато произошла, с моей точки зрения, крупнейшая культурная и экологическая катастрофа Сибири 21 века – я имею в виду переселение из зоны затопления Богучанской ГЭС и его последствия.

И это не только природоохранные аспекты, такие, например, как затопление десяти миллионов кубометров леса на корню. Были затоплены деревни, которым по 300-350 лет. Потеряна русская старожильческая культура, в которой жили не только наши люди – были случаи, когда здесь оставались жить немецкие военнопленные, которые поняли, что это их место. И к старости их невозможно было отличить от коренных ангарцев… Всё это было снесено, сожжено, причем часто на глазах у жителей.

– Прямо «Прощание с Матерой» какое-то…

– Да. Только в 21 веке. Переселяли в новый дом в Кодинске. С точки зрения городского жителя, прекрасная многоэтажка, но для бабушек и дедушек, у которых родители и все предки жили на земле, в своем доме, это стало трагедией. Говорят, что после того, как переселение состоялось, бабушки и дедушки пошли один за другим умирать. Оторванность от корней нелегко далась. Это не экология в ее узком смысле, но как-то мы сначала занялись и этим…

Потом возник проект Эвенкийской ГЭС, согласно которому предполагалось подтапливать столицу Эвенкии, Туру, и долину реки, где все жили. Что было делать? Эвенков уверяли, что жизнь станет лучше, потому что они будут жить в благоустроенных домах, и что они не понимают своего счастья, и что надо чем-то жертвовать ради национальных интересов.

– Этот проект был после Мотыгинской ГЭС?

– Они шли параллельно. Сначала мы включились в борьбу против Мотыгинской ГЭС, и тут как раз появился проект Эвенкийской ГЭС. И мы решили поддержать борьбу местных жителей, поскольку считали, что здесь очень много параллелей с Мотыгинской. В чем нас только ни обвиняли, в том числе, и что мы агенты госдепа!

– Получается, австрийского госдепа?

– Там было смешнее. Австрийцы «соскочили» с проекта, и был уже чисто российский проект. Тогда было очень много денег, и девать их, видимо, было некуда, поэтому крупные инфраструктурные проекты котировались очень высоко. Я помню проект официального документа по очередной стратегии развития Сибири, по которому было устроено общественное обсуждение, и там были такие «прекрасные» направления инвестиционной деятельности, как «развитие ноосферного транспорта». Мы до сих пор не знаем, что это такое. Там ведь предполагалось через Берингов пролив чуть ли не железнодорожный мост построить. Всё это были очень ресурсоемкие проекты, и частных инвесторов вряд ли туда можно было заманить. Зато государство тогда, в 2006-2008 годах, просто купалось в деньгах, и было много желающих реализовать эти проекты.

Туруханская ГЭС в Эвенкии – одиознейший проект, против которого еще в конце советской власти активно выступал Виктор Петрович Астафьев. Проект тогда удалось отбить – как думалось, навсегда. Но он пришел снова, теперь под другим названием – Эвенкийская ГЭС. Были те же аргументы, те же обвинения в адрес местных жителей и экологов, что они не понимают своего счастья и ставят палки в колеса. И что речь идет, ни много, ни мало, о национальной энергетической безопасности России… Но позвольте — построить крупнейшую в стране ГЭС на вечной мерзлоте, где в радиусе тысячи километров нет ни одного крупного потребителя электроэнергии! Куда ее предполагается девать? А мы построим ЛЭП, – отвечали нам. — Но там же будут потери тока, при таких больших расстояниях! – А мы построим ЛЭП постоянного тока. – А есть какие-то апробированные варианты? – Ну, есть опытный участок в России, сколько-то там десятков километров… В конце концов, здравый смысл возобладал, и последним штрихом стали слушания по проекту в Заксобрании края — депутаты этот проект торжественно потопили. И в тот же день, когда было вынесено это решение, поступила новость из Москвы о том, что Министерство энергетики, несмотря на разницу во времени, ознакомилось с решением и исключило проект Эвенкийской (Туруханской) ГЭС из схемы развития объектов электроэнергетики. А потом, через год-два, гидроэнергетики списали все затраты по этому проекту в графу «невосполнимые убытки». Я, кажется, слишком отступил от вашего первоначального вопроса, но лишь для того, чтобы было понятно, почему я этим занялся. На Эвенкийской ГЭС можно было бы закончить свою деятельность эколога, но тут примешался личный мотив – против меня попытались возбудить уголовное дело по статье о разжигании межнациональной розни.

– Между кем и кем?

– Получается, между русскими и эвенками. Были различного рода экспертизы, которые, естественно, показали отрицательный результат, в возбуждении уголовного дела было отказано, и мы подали встречный иск к гидроэнергетикам по защите чести и достоинства… Проиграли, конечно, и даже извинений за тот донос, наверное, я уже и не дождусь никогда.

– Получается, российские компании довольно прохладно, если не сказать хуже, относятся к экологии?

– Местные компании, которые, казалось бы, должны к родной природе относиться бережнее, совершенно не подают в этом пример. Достаточно зайти на сайты общественных организаций и просто почитать обо всех этих нарушениях. Наша организация третий год мониторит золотодобычу в Мотыгинском районе. Золотодобывающие артели работают в труднодоступных местах, до них невозможно добраться, поэтому они не утруждают себя особыми природоохранными мерами. Но наши коллеги из некоммерческого партнерства «Прозрачный мир» имеют возможность получать спутниковые снимки. Они их расшифровывают и присылают нам, а мы всё это оформляем и пишем обращения в контролирующие органы. В прошлом году это была Росприроднадзор, Минприроды, природоохранная прокуратура, в этом — только Росприроднадзор и Минприроды.

Почему мы этим занялись? Мы были в Мотыгино на общественных слушаниях, и к нам подошли люди из местной администрации: может быть, вы, ребята, что-нибудь сможете сделать? Эти артели нам не подчиняются и просто беспределят. По речкам идет натуральная муть… И вот мы сражаемся с ними уже третий год. По нашим обращениям проводятся выездные проверки, факты нарушений, в основном, подтверждаются, подаются заявления в суды, накладываются штрафы. Старатели в ответ тоже подают в суд, оспаривают эти дела и… выигрывают их. Либо отделываются незначительными штрафами. Для меня самый показательный пример — это артель старателей «Ангара-Север». Три года назад получилось так – Енисейское телевидение летом с вертолета сняло речку Большая Мурожная, и она была по цвету просто Хуанхэ какая-то – желтая и мутная. Тогда нам впервые удалось получить спутниковые снимки, и «Плотина» писала обращения по этому поводу. К осени это была новость федерального масштаба – природоохранная прокуратура насчитала ущерб аж в 404 миллиона рублей! Потом все заглохло. Артель пошла в суд и представила справку о… своем бедственном финансовом положении. В итоге судья принял это во внимание и им присудили… 30 тысяч штрафа.
На следующий год я уже стал следить за этой артелью. Оказалось, они выиграли в Кемеровской области аукцион на получение лицензии, которая стоит миллионы. В общем, и в прошлом году и в этом мы снова пишем обращения по фактам нарушений со стороны старателей, прикладываем спутниковые снимки. По большей части выездные проверки и лабораторные исследования показывают нашу правоту – золотодобытчики раз за разом нарушают закон. У той же артели старателей «Ангара-Север» был прорыв дамбы, из отстойника вся муть пошла в приток Ангары…. Мы периодически организуем круглые столы, приглашаем чиновников, специалистов и самих добытчиков россыпного золота (она, правда, еще ни разу не приняли нашего приглашения). Конечно, надо прекращать эту «золотую» историю с нелепыми 30-тысячными штрафами и лишать нерадивых старателей лицензии за систематические нарушения природоохранного законодательства. Но это очень трудно. У государственных органов на уровне региона (не говоря уже о местном уровне), по сути, крайне мало полномочий для влияния на недропользователей. Вот они и чувствуют себя у нас в тайге абсолютно вольготно, особенно если у них все схвачено в Москве. Пользуются тем, что работают в медвежьем углу, куда никто не доберется, и не собираются соблюдать все надлежащие технологические регламенты.

А по поводу «Ангары-Север» на днях Росприроднадзор все же меня обрадовал. Видимо, наши природоохранные чиновники уже сами не выдержали безнаказанности этой артели старателей и отправили в Москву, в свое центральное управление, документы по отзыву лицензии. Посмотрим, что теперь из этого выйдет.

– Что в своей деятельности вы считаете успехом?

– То, что мы не дали построить Эвенкийскую ГЭС. И, я думаю, теперь на многие годы вопрос с ней уже снят. Это, конечно, самое большое наше достижение, после которого вполне можно было бы «выходить на пенсию». В кампанию по Мотыгинской ГЭС мы также вложили много сил, в итоге проект положили на полку, даже не подав его на госэкспертизу. По Богучанской ГЭС мы очень поздно вступили в процесс, потому что понадеялись на других – постоянно читали в СМИ, что та или иная экологическая организация где-то там выступает, заявляет, собирает подписи… Потом выяснилось, что никакой системной работы по экологизации проекта Богучанского гидроузла вообще не велось – только разовые мероприятия, в лучшем случае. Вообще говоря, достройка Богучанской ГЭС так, как она происходила – это, на мой взгляд, позор для Красноярского края. Как можно было реализовывать такой крупномасштабный проект без оценки воздействия на окружающую среду, без общественного обсуждения, без возможности привлечения независимых экспертов и рассмотрения альтернативных вариантов? Две альтернативных отметки заполнения водохранилища – 185 м или 208 м НПУ — даже не обсуждались на уровне лиц, принимающих решения. Никто ведь не требовал снести Богучанскую ГЭС – предлагалось рассмотреть вариант с меньшим по площадью водохранилищем. Ведь есть выкладки экспертов, что отметка 185 м, хотя дает меньше возможностей по выработке электроэнергии, но, с другой стороны, тогда бы Богучанское водохранилище не упиралось в плотину Усть-Илимской ГЭС, у Ангары бы оставались десятки километров свободного течения, а следовательно – и способность к самоочищению.

Сегодня же, являясь последним в Ангарском каскаде ГЭС, Богучанское водохранилище фактически превратилось в отстойник, в котором оседают различные загрязнения, в том числе и тяжелые металлы. Максимальная отметка затопления привела к образованию так называемых «застойных» заливов – мелководий, которые еще долго будут цвести и пахнуть…

Максимум, к чему привели наши усилия по Богучанской ГЭС – это обращение в суд со стороны Кежемской районной прокуратуры, требовавшей у гидроэнергетиков провести оценку воздействия на окружающую среду и пройти российскую госэкспертизу. К сожалению, прокуратура обосновывала свои требования предписаниями Ростехнадзора, и когда Ростехнадзор их вдруг отозвал без объяснения причин, то все дело развалилось, к вящему удовольствию гидроэнергетиков. И неожиданно выяснилось, что можно построить огромную ГЭС по проекту, который не прошел российскую госэкспертизу, не прошел процедуру экологической оценки, не прошел общественные обсуждения… В итоге Богучанскую ГЭС запустили в октябре 2012 года, но основной потребитель электроэнергии – Богучанский алюминиевый завод – до сих пор не введен в эксплуатацию. Впрочем, гидроэнергетиков подобные мелочи, видимо, не останавливают. Насколько я знаю, на очереди сейчас разработка проекта еще одной, пятой по счету ангарской гидроэлектростанции – Нижнеангарской ГЭС ниже плотины Богучанской ГЭС, недалеко от самих Богучан.

– А какое обоснование у строительства Нижнеангарской ГЭС?

– Выработка электроэнергии для нужд производства. Потому что по всем неоднократно утвержденным и переутвержденным планам Нижнее Приангарье должно превратиться в какое-то промышленное Эльдорадо: заводы, фабрики, комбинаты и прочие энергоемкие предприятия.

В общем, пораженные до глубины души такими ослепительными перспективами промышленного освоения региона, в 2011 году мы запустили специальный сайтНижнееПриангарье.РФ, где отслеживаем ход инвестпроектов в северо-ангарских районах Красноярского края. И знаете что? До сих пор единственно реальные большие проекты там – это все та же Богучанская ГЭС и достраивающийся Богучанский алюминиевый завод. Все остальные инвестпроекты оказались больше пиаром, чем реально мощными производствами. Показателен здесь, кстати, пример Богучанского ЛПК, который поначалу заявлялся чуть ли не как крупнейший инвестпроект в области освоения российских лесов, но за семь лет строительства и почти 1 миллиард долларов инвестиций в ангарской тайге просто появилась еще одна лесопилка – не более того…

– Агентство стратегических инициатив Сколкова выпустило атлас новых профессий, в том числе, там присутствуют такие как экоаудитор, рециклинг-технолог, специалист по преодолению системных экологических катастроф…

– Сколково – это ведь российский проект? Так вот, в российских условиях экологов, которые бодаются с крупными газовыми и нефтяными компаниями, уже сейчас можно назвать специалистами по преодолению системных катастроф… Потому что политика, которую последовательно проводят эти промышленные предприятия, зачастую действительно ведет к экологической катастрофе, в той или иной степени и в той или иной перспективе. Но кто их слышит, этих экологов? Они могут выпускать доклады, отчеты, рекомендации – и все это будет как глас вопиющего в пустыне. Представьте, вы – мэр города, и к вам приходит человек-эколог, который говорит: знаете, у нас есть данные о том, что все плохо, и вскоре в вашем городе ожидается экологическая катастрофа, вот доклад, почитайте. В сегодняшней нашей действительности я не уверен, что мэр предпримет какие-то сверхусилия по преодолению ситуации. Конечно, он может устроить проверку (и это в лучшем случае), но проверяющие скажут ему, что всё не так уж плохо и всегда есть шанс катастрофы избежать. А тут за ЖКХ платить нечем, дороги убитые, всякие обманутые дольщики с транспарантами… И на фоне этого какое-то малопонятное загрязнение рек, режим «черного неба», кольцо свалок вокруг города – ну, подумаешь… Катастрофа – это же когда что-то страшное и сразу, а тут вроде не сильно страшное и постепенно…

В общем, чтобы эти специальности будущего были востребованы именно у нас, в России, нужно все-таки какое-то другое общественное устройство. Мне очень нравится пример Венгрии: там каждый налогоплательщик имеет право один процент своих налогов, которые он платит государству, перечислить какой-нибудь общественной организации. Вот это, я считаю, прекрасный способ поднять общественную активность. В Голландии невообразимое количество общественных организаций на душу населения. Вплоть до, не знаю, «Общества спасения персидских котиков» и прочее. Люди активно занимаются тем, что им не приносит денег, но отвечает потребностям души. Они работают на общественное благо. А у нас выражения «общественное благо» и «общественная польза» за годы советской власти были так затерты, что, кому ни скажи — а давай, ты поработаешь на общественное благо и на пользу общества? — он на тебя, как минимум, с удивлением посмотрит.

– Мне кажется, волонтерство понемногу и у нас развивается.

– Это очень хорошо и очень симптоматично, потому что появляется новое поколение, которое не застало принудиловку, ошибочно принимаемую за работу на общественное благо.

– Ну, вот я старое поколение, но год назад принимала участие в одном общественном деле. Судя по нашему городу, многие горожане активно занимаются высадкой деревьев.

– Я тоже таких людей знаю, и они правильно делают – жаль, что их не так много. Вот эти люди как раз и будут потенциалом для новых экологических специальностей, за которые так ратует Сколково… Но все же, волонтерству всегда нужен позитивный опыт, можем ли мы его дать? Вот сейчас мы высаживаем деревья в Березовой роще, а потом приезжает бульдозер и сносит посадки, потому что, оказывается, на этом месте будут спортивные и околоспортивные объекты Универсиады. Да, это не наши, это другие посадки сносят, но радости от этого, думаю, ни один волонтер все равно не испытывает. И придет ли он еще раз сюда сажать деревья? Я не знаю.

Кстати, есть еще один момент, который дает представление о месте эколога прямо сейчас, а не в сколковских перспективах. Когда экологические организации пытаются наладить взаимодействие с любой крупной компанией для реализации того или иного природоохранного проекта, кого выделяет компания для взаимодействия? Пиарщика или сотрудника пресс-службы, разумеется! Отнюдь не экологический отдел, даже если он самый продвинутый и расчудесный в своей отрасли. А для пиарщика что важно – посадить дерево, убрать берег? Нет. Важно, чтобы красиво написали о том, как его компания посадила березки и убрала мусор. Это нормально, он так и должен выполнять свою работу. Ненормально, что любые отношения с экологическими организациями компании полностью оценивают с точки зрения «белого» или «черного» пиара – и строят свое поведение, исходя из этой парадигмы.

– Очевидно, надо менять такую парадигму и отношение к экологическим организациям в целом.

– Конечно. Вот опять-таки разве случайно, что образ эколога в массовом сознании ассоциируется с образом городского сумасшедшего? Такой радикал, который бегает по митингам и кричит, что вокруг ужас-ужас и мы скоро вымрем все до одного. На мой взгляд, это целенаправленная политика создания определенного имиджа для тех активистов природоохранного движения, которые действительно могут доставить проблемы даже таким крупным корпорациям, у которых все везде схвачено. Вот представьте, что в мире не было бы организации «Гринпис». Как бы к ней ни относиться, но «Гринпис» — одна из очень немногих международных экологических организаций, которая допускает в своей природоохранной деятельности применение акций прямого действия. И несмотря на массу негатива, который выливается на них по этому поводу, «Гринпис» до сих пор остается настоящей занозой для сильных мира сего, неким стоп-сигналом для всех этих транснациональных корпораций, ворочающих миллиардами. У нас, к сожалению, все идет к тому, что все стоп-сигналы для крупного бизнеса будут сняты: давление на активистов возрастает, многие российские экологические организации уже объявлены иностранными агентами, появляется все больше сообщений о преследованиях, связанных с природоохранной деятельностью…

– За чем будущее экологии в мире и России?

– У нас по сравнению с западными странами сегодня совершенно другая парадигма планирования будущего. Возьмем планирование города. Если развитые страны прорабатывают и пытаются воплощать на практике концепции экодомов, экопоселений и экогородов, то мы в массе своей развитие города представляем как увеличение количества типовых многоэтажек и расширение автомобильных дорог. Соответственно, идет снос зеленых насаждений, которые мешают такому «развитию». У меня такое чувство, что в администрациях всех крупных российских городов (и Красноярск не исключение) чиновники сидят и все время придумывают новые способы того, как избавиться от пешеходов, как загнать их в подземные и надземные переходы, сузить тротуары до минимума и заасфальтировать все зеленые зоны под парковку. Всё для машин и ничего для человека.

– Город не для людей?

– Совершенно не для людей! Говорить при этом можно всё, что угодно – и что мы за людей, мы за пешеходов, за велосипедистов… Люди же все равно понимают, что вокруг делается. Допустим, человек выбирает – купить ли ему в семью вторую машину или все-таки ездить на общественном транспорте? И что он видит? Видит, что городская администрация работает для автомобилистов – расширяет дороги, пытается избавиться от пробок… А для общественного транспорта не делает ни-че-го. Вместо выделенной полосы один ужас, пешеходные переходы друг от друга на больших расстояниях. Пожилые люди карабкаются на надземные переходы. Для удобства автомобилистов, чтобы они могли повернуть без светофора, устраивают П-образные пешеходные переходы, и ты не можешь просто перейти на другую сторону дороги, а добираешься до нее зигзагами через три светофора. И тогда в твоей голове созревает вполне определенное решение: конечно, нужно купить машину, потому что этот город не для людей. И триста человек твоих соседей по дому, столкнувшись с таким же отношением к себе как к пешеходу, поступают точно также. И вот ты выезжаешь на улицу на новой машине, а там опять пробка, потому что и триста человек твоих соседей тоже купили каждый по машине… Как долго будет продолжаться такое «развитие» города? Вот в сколковском списке есть такая специальность из будущего, как «экопроповедник». Наверное, нам остается уповать только на появление таких людей – быть может, они действительно смогут донести послание природы до человека…

Записала Елена Никитинская

Оригинал