Интервью в журнале "Эксперт" о зелёном движении, зелёной
идеологии и зелёной партии с Ральфом Фюксом, председателем Фонда Бёлля
«Эксперт» №1 (735)

Превращение «зеленых» во влиятельную силу — одна из самых ярких политико-экономических трансформаций, случившихся в XX столетии

Ральф Фюкс
Предоставлено пресс-службой Фонда Белля
На полвека европейские «зеленые» проделали путь от маргинального молодежного протестного увлечения до респектабельной и почти консервативной политической силы. Ральф Фюкс, глава близкого к партии «Зеленые» немецкого Фонда имени Генриха Белля, рассказал «Эксперту», почему и как произошла такая трансформация и как «зеленая» идея изменила лицо Европы.
— В шестидесятые и семидесятые годы двадцатого века писатели и режиссеры мечтали о мощной космической экспансии — в первую очередь для добычи ресурсов в других мирах. Сегодня мы понимаем, что в лучшем случае человечество лет через десять, а то и двадцать пошлет двух-трех человек на Марс, чтобы водрузить там флажок. Зато у нас есть интернет, смартфоны и глобальное общество. Насколько связана эта трансформация развития человечества с «зеленой» идеей?
— Для «зеленого» движения важен тезис: мы должны довольствоваться нашей единственной планетой. И понимать, что Земля, от которой зависит наша цивилизация, не бесконечна. Что есть предельные нагрузки на экологическую систему, а перегрузки ударят по нам самим. В конечном итоге речь не идет о природе. Речь идет о будущем человеческой цивилизации.
В центре «зеленой» идеологии стоит не природа, а жизненные возможности людей. В шестидесятые годы существовал наивный прогрессистский оптимизм, с его научно-фантастической литературой. Для него была характерна вера в безграничный технический прогресс. Затем настала апокалиптическая фаза, когда утопии были поглощены сценариями катастроф. Будущее виделось разрушенным миром, в котором общества рухнули в борьбу за выживание. Сегодня мы находимся в другой фазе — когда речь идет о новом экологическом видении, о «зеленой» промышленной революции.
Технологические инновации сопровождаются изменением стиля жизни. Современный стиль жизни уже не ориентирован на максимизацию потребления. На повестке дня другие вопросы: а что такое качество жизни? Из чего состоит богатство? Что такое хорошая жизнь? Свою роль начинают играть такие факторы, как глобальная честность. Нам важно, в каких условиях произведен тот или иной товар, как его производство влияет на жизнь других людей. Стиль потребления смещается в сторону «меньше, но лучше». Однако это не аскеза, это не экологический кальвинизм. Речь идет о другом — о том, что качество становится важнее количества.
— Насколько нова «зеленая» идея? Ведь мечта о жизни в гармонии с природой появилась не в нынешнем веке и даже не в прошлом.
— Конечно, у «зеленой» идеи давние истоки, например, их следует искать в романтическом отрицании промышленной трансформации мира и критике растущего отчуждения от природы. Но сегодняшних «зеленых» нельзя выводить напрямую из этой романтической традиции. Они — современное интеллектуальное и политическое движение. И не только ввиду их позитивного отношения к технологическим инновациям — например, зеленые, как известно, делают ставку на эффективное использование ресурсов и на трансформацию энергетической системы на основе возобновляемых источников. Деуглеродизация нашей экономики — это мощнейшая научно-техническая революция. В этом смысле «зеленые» находятся на острие технологического прогресса.
Но речь идет о большем, нежели просто техника. Модернизм «зеленых» восходит к их пониманию общества. Они выступают за равные шансы мужчин и женщин, поддерживают либеральную миграционную политику, выступают за религиозную и культурную терпимость. Это политическая сила, делающая ставку на гражданское участие в политике, на демократию участия. Они понимают демократию как живую политическую культуру, а не просто как систему выборов; объединяют либеральную традицию, с ее акцентом на гражданские права, с самоопределением и индивидуализмом левой традиции — в том, что касается социальной справедливости. Это космополитическое движение. Если хотите, к этому прибавляются и консервативные элементы — в том, что касается сохранения естественных предпосылок для жизни и скепсиса в отношении опасных технологий.
— И все-таки, вот у вас на столе лежит томик Толстого. Помнится, Толстой видел в железных дорогах Молоха, пожирающего привычный образ жизни. Разве не в том же духе сегодня «зеленые» критикуют атомные станции или химические комплексы?
— На заре своего существования «зеленое» движение в Германии и Европе активно критиковало крупную промышленность и технологии. В первую очередь атомную промышленность. «Зеленые» подчеркивали опасный потенциал современных технологий, их разрушительную силу, ставшую очевидной, когда произошли серьезные аварии на химических предприятиях в семидесятые годы, случилась чернобыльская катастрофа. Но «зеленые» никогда не были движением «назад к природе», в доиндустриальный мир.
Скорее это было постиндустриальное движение, желавшее развития нового типа техники, который базировался бы не на хищнической эксплуатации природы, а на сотрудничестве с ней. Ветер и солнечная энергия определяют парадигму этого мышления, этого желания использовать производительную силу природы так, чтобы не разрушать предпосылки для жизни.
— Коль скоро вы употребили слово «эксплуатация»: насколько близки были в своей риторике «зеленые» семидесятых годов к левым? Вы вот, например, начинали свою политическую карьеру как коммунист.
— Я происхожу из леворадикального западногерманского движения. Меня даже исключили из университета, запретили учиться в Баден-Вюртемберге. Однако для меня шаг к «зеленым» не был продолжением социалистической политики, а наоборот, подтолкнул к разрыву со многими ее традициями. Это был очень осознанный шаг в другую политику. Например, в том, что касается отказа от насилия как политического средства. Или, скажем, критики обожествления левыми производительных сил.
Хотя традиционные левые критиковали эксплуатацию человека человеком, они не протестовали против истощения природы ради промышленного производства. Напротив, именно в раскрепощении производительных сил они видели путь к освобождению рабочего класса и всеобщему благосостоянию. «Зеленые» же привнесли в политику новый элемент и поставили в центр дискуссии экологические вопросы, что было новостью. Точно так же новым было и их понимание политики. «Зеленые» вышли из движения гражданских инициатив, из внепарламентских групп семидесятых и восьмидесятых годов. Их принципом с самого начала были базисная демократия, высокий уровень гражданского участия в политике. И спустя двадцать лет «зеленые» смогли войти в правительство и взять ответственность за управление Германией.
— Насколько важным для формирования «зеленой» идеологии было антивоенное движение семидесятых и восьмидесятых годов?
— Создание партии «зеленых» и их успех в течение такого короткого времени были бы немыслимы без мощного протестного движения против атомной энергии, против ядерного оружия НАТО и против ядерной гонки вооружений двух супердержав. Это движение смогло мобилизовать сотни тысяч граждан, которые уже не видели в устоявшихся партиях своих представителей. Одновременно появились и другие близкие общественные течения. Например, новое женское движение в западных странах. Плюс появились люди, которые хотели взять решение проблем в свои руки и вмешаться в политику, которые широко выступали с гражданскими инициативами. Этот переломный момент в жизни общества обеспечил успех новой политической партии, превратившейся в голос и представительство новых движений. «Зеленые» с самого начала были пестрой коалицией, в которую входили и бывшие социал-демократы, и даже бывшие консерваторы. Одним из первых председателей «зеленых» стал Херберт Груль, бывший депутат от Христианско-демократического союза. А лозунг партии в момент ее основания был такой: «Не налево, не направо, а вперед». Это был новый политический проект.
Стиль потребления стремится к принципу «меньше, но лучше». Однако это не аскеза, это не экологический кальвинизм. Речь о другом — о том, что качество ставится впереди количества
— Сегодня темы, которые на момент создания партии были исключительно «зелеными», прочно вошли в повестку дня практически всех партий. Как именно произошел этот перелом?
— Подавляющую часть своей тридцатилетней истории «зеленые» были меньшинством, плывшим против течения, против мейнстрима. Сегодня эта ситуация действительно радикально поменялась. «Зеленое» мышление и «зеленые» цели оказались в центре внимания общества, включая — и это важно — предпринимателей. Все это было долгим процессом. В Германии на фоне экологических кризисов семидесятых и восьмидесятых годов прошлого века были проведены важные экологические реформы, например радикальное сокращение выбросов серы, приводивших к гибели лесов. Были установлены жесткие нормы очистки сточных вод, жесткие нормы по выхлопным газам для отопления и для промышленности. И все это было сделано до того, как «зеленые» вошли в правительство — иными словами, целый ряд реформ был проведен благодаря росту экологического сознания и публикациям СМИ. Проблема изменения климата тоже сыграла свою роль в подъеме «зеленых».
— То есть сдвиг начался после того, как случились катастрофы — такие, как, например, малоизвестная в России массовая гибель лесов в Рудных горах в Германии или катастрофа танкера Valdez компании Exxon у берегов Аляски?
— Действительно, проблемы стали настолько очевидными, что их невозможно стало замалчивать. Ответ на все эти вызовы был достаточно простой — были приняты жесткие нормы, речь зашла о новых стандартах для промышленности и транспорта. Однако сейчас мы находимся в более сложной фазе. Изменение климата не так заметно в повседневной жизни Европы. Видимые последствия изменения климата очевидны на других континентах, в других странах, в первую очередь в развивающихся. И это глобальный феномен, проблема не может быть решена локальными или национальными мерами. Сейчас мы входим в новую волну экологической политики. Речь уже не идет о модернизации существующих технологий. Речь идет о качественном изменении нашего производства. И это очень серьезный вызов.
— В этом году в начале декабря в Берлине уже лежал снег, что для местного климата не типично. Прошлая зима с морозами ниже двадцати градусов тоже была необычно холодной. Это не мешает европейцам верить в глобальное потепление?
— До сих пор в Германии нет скептического отношения как к проблеме изменения климата, так и к его причинам, — потепление вызвано парниковыми газами, связанными с нашей промышленной цивилизацией. Это сильно отличается от положения дел в США или в России. Ни немецкое общество, ни германские СМИ не сомневаются в рекомендациях, основанных на международных исследованиях климата. И сегодня растущая часть экономики видит большой потенциал в переориентировании на возобновляемые источники энергии и ресурсоэффективные технологии. «Зеленая» идея больше не несет угрозы экономическому росту, как раз наоборот: «зеленые» продукты и технологии превратились в локомотивы роста современной промышленности. Ни один сектор немецкой экономики не растет в последние годы быстрее, чем экологические технологии. В сфере возобновляемых источников энергии создано 300 тысяч рабочих мест. Всего в экологическом секторе задействовано два миллиона человек. Доля экспорта этой отрасли экономики огромна. Кроме того, новые источники энергии требуют больше рабочих мест, нежели традиционные электростанции. В то же время вместе с ростом большую роль в дискуссии о возобновляемых источниках энергии играют вопросы цены. Сегодня можно видеть первые попытки противопоставить экологические и социальные проблемы. Например, когда речь заходит о том, кто будет нести расходы на термоизоляцию съемного жилья. Поэтому было бы правильно, если бы часть собираемых экологических налогов возвращалась в пенсионное страхование, чтобы социальные расходы держались по возможности на стабильном уровне.
— Но как «зеленые», с их проповедью малолитражных машин и экономии, могут победить модель демонстративного потребления, назовем ее «моделью Сары Пэйлин»: больше потреблять, жить в свое удовольствие, охотиться, ездить на большом внедорожнике?
— В центре «зеленой» идеи стоит не отказ от чего-либо, а убежденность, что другой стиль жизни лучше. Во всем мире — не только в Германии — мы видим, что для молодого поколения горожан привлекательно не иметь самую большую машину, а обеспечить себе определенный стиль жизни. Этот стиль жизни предполагает наличие смартфона, но не предполагает внедорожника. Разветвленная сеть достойного общественного транспорта оказывается как минимум такой же ценной, как и собственный автомобиль. Употребление экологически безупречных продуктов, покупка товаров fair trade не только приносит удовольствие, но и гарантирует чистую совесть. Люди берут на себя больше ответственности за природу и за будущие поколения, но не превращаются в кающихся монахов. Речь идет о просвещенном гедонизме.
Берлин

29/01/2011